Со своей идеальной осанкой и плавной походкой он великолепно держался в незнакомом обществе. А сам размышлял о том, что, вероятно, иметь детей это прекрасно. Просто чудесно. Разве может быть что-то лучше. Миранда, та самая невзрачная девушка, которая пристроилась возле небесно голубой стены в конце улицы, практически скрывалась в сотнях своих масок. О да, она могла быть разной, и это доставляло ему колоссальное удовольствие. Никто даже не понял, как так случилось, что своё единственно верное лицо она потеряла. Видимо запуталась в мириадах зеркальных лабиринтов собственных грёз. И да,  она умела мечтать, придумывала сотни историй, настолько разнообразных, что если задумываться над каждой не долго сойти с ума. А она нет. Она, эта Миранда, вообще была потрясающей. Волосы, ноги, грудь. Смазливая мордашка и всё такое. Хотя, никто толком и не помнит, как она выглядела.
Конечно, она была со своими странностями, но куда лучше Лори, которая каждый день начинала с обнаженной прогулки по балкону.
Слава богу, теперь можно было забыть всех этих психованных девушек и расслабиться. Конечно, в пребывании в странной академии приятного было мало, но это можно назвать своеобразной передышкой, которая так необходима мистеру Митчеллу.
Он идёт, гордо неся себя, как и подобает настоящему любимому и единственному сыну хорошо обеспеченных родителей. О да, себя он любит больше чем кого либо, да и с самооценкой у него явные проблемы.
Сегодня его тянуло на приключения, те самые за которые в школе бьют морды, хотя, что он мог знать о тех школах, где рукоприкладство являлось чем-то само собой разумеющимся. Естественно, родители всегда опекали миловидного мальчугана и уж тем более не позволили бы простолюдинам касаться его несравненно обворожительного лица. Говоря начистоту, чего таить, было, за что подпортить физиономию молодого человека. С его то несносным характером и постоянными многозначительными замечания, тут бы кто угодно не выдержал. Кто угодно, но только не ту саму якобы элиту, которая обучалась вместе с ним; элитой эти ребята назывались исключительно с иронией. Такие же сосунки и детки богатых родителей, тут даже имелись свои особые группировки, сыны нефтяных магнатов, дети моделей и местных буржуа. Логично предположить, что сам мистер Митчелл так и не нашёл своего места среди этого всевозможного сброда, так как особо никогда не стремился достичь успеха в обществе. Можно сетовать на скверный характер молодого человека, но, говоря по простому, ему всё это было просто не интересно. Этакий отъевшийся, самовлюблённый кретин, не видящий дальше своего носа. Учёба давалась ему легко, особенно в детстве. Он словно впитывал в себя всевозможные знания, терпеливо собирая их по крупицам, благоразумно надеясь, что когда нибудь они найдут себе применение. Собственно говоря, все эти старания были не лишними, но и особого признания не находили.
Сейчас он мирно шествовал по территории академии, изящно держа меж указательным и средним пальцем ароматную сигарету, от которой его честно говоря мутило, и наблюдал, возможно подыскивая очередную жертву для своих колких замечаний. Иногда так хотелось чего то простого или даже отвратительно дешёвого. Видимо, это синдром каждого избалованного юнца, который по сути своей так и не попробовал жизни на вкус. Той самой жизни, о которой пишут книги и рассказывают собственным детям на смертном одре. И всё такое.
Одет он был с иголочки. Как оно и подобает человеку, занимающий столь ответственный статус, представляющему семью Митчелл народной общественности. Джинсы-бананы, кремового цвета и рубашка на выпуск, придающая общему виду некоторой небрежности, ещё позволимой, сетуя на возраст молодого человека и юношеский максимализм. Кожаная обувь, туфли, зауженные к носу и придающие внешнему виду завершающий штрих. И, о боги, как он всё это обожал. С той самой хищностью и всепоглощающим чувством алчности, которое он мог себе позволить без лишних хлопот во имя поддержания имиджа дрянного засранца. Папенькин сынок.